Читать книгу - "Вечный порт с именем Юность - Владимир Казаков"

– Разговор не состоялся, – сказал он и, обращаясь к Воеводину, спросил: – Вы сегодня улетаете или заночуете?

– Так нельзя, Михаил Михайлович! Мы же прибыли не в бирюльки играть, а выполняем приказ. Давайте по-деловому. – Воеводин раздавил о край пепельницы вторую недокуренную сигарету.

– Пилотское Богунца! – опустил кулак на стол Комаров.

– Эдвард Милентьевич, отдайте документ, не упрямьтесь, – решительно сказал Воеводин.

– Выполняю ваш приказ, старший инспектор. – И Гладиков вынул из кармана голубую книжицу, передал ее рядом сидящему Донскову.

Тому не совсем ясной представлялась обстановка. Он мало знал о полете, не мог решить для себя, виноват или нет Богунец. Но неприязнь к Гладикову со стороны Комарова да и молчавшего Батурина чувствовалась остро. Видно, не раз «пересаливал» инспектор, если в общем-то покладистый Комаров так твердо стоял на своем. Донсков положил пилотское свидетельство на стол.

– Так-то лучше, – тихо сказал Комаров. – Богунец утром выполнил полет из Города в Нме в тяжелых условиях спасательного рейса. Конечно усталость сказалась на пилоте. Он отклонился немного в сторону и прошел над небольшой сопкой, обтекаемой ветром с огромной силой. На противоположном склоне поток ветра бросил его вертолет к земле. Богунец вырвал машину вверх, но колесом задел за карликовую березу и сорвал с обода покрышку. Вина здесь моя дважды, – Комаров говорил тихо и все старались не двигаться, чтобы услышать его. – Я взял Богунца на спасательные работы уставшим. В полете не увидел, а должен был заметить, как ведущий, что Богунец вышел из кильватера и отклонился к злополучной сопке… Рваный борт вертоплана полностью на совести непогоды. Никто на месте Богунца не смог бы уйти от удара судового крана, и наше счастье, что все так благополучно кончилось. Техники заделали пробоину. Инспекция словам не верит, поэтому я подготовил для вас необходимые документы. – Комаров показал ленты метеорологических самописцев и расшифрованную барограмму с вертолета Богунца. – Кстати, грозу в нашем районе зафиксировали метеостанции, и об этом явлении, очень редком в северных широтах, написано в сегодняшней газете. Все, о чем сейчас говорил, только более подробно, я изложил письменно. Николай Петрович, – обратился комэск к Батурину, – вы что-нибудь добавите?

– По существу дела – нет. Пользуясь присутствием старшего инспектора Воеводина, хочу сказать несколько слов в адрес его подчиненного Эдварда Милентьевича Гладикова. Немного статистики. За время работы инспектора Гладикова в нашем управлении мы сделали около трехсот спасательных полетов. Ни в одном из них Гладиков не участвовал. Его часто видели на базе около вертолетов, но никогда в воздухе. Может ли он быть компетентен в нашей работе?

– Об этом не вам судить, Батурин! – выкрикнул Гладиков.

– Еще немного статистики. За эти триста полетов командир, я, штурман и некоторые другие пилоты получили сорок три выговора по административной линии. Большинство из них организованы Гладиковым.

– Лично вам, Николай Петрович, парочку «организовал» и я, – улыбнулся Воеводин.

– Помню, Иван Иванович. Оба за дело… Моя статистика негативная, но я вынужден проанализировать эти цифры. И сопоставлять полезность работы с ее оценкой. Сорок три выговора нам дали за вывод к берегам шести сейнеров, за снятие с терпящих аварию судов более тысячи человек, из них пятнадцать моряков с норвежского танкера.

– И колокол сняли с того же норвежца, – указал сухим длинным пальцем вверх Комаров.

– За спасенных вы получаете большие денежные премии! – скороговоркой вставил Гладиков.

– Почему же вы, Эдвард Милентьевич, сами ни разу не попробовал заработать их? Мы получаем не только деньги. Мы получаем Благодарности и Грамоты. А насколько мне известно, вы постоянно стараетесь в глазах начальства обесценить нашу работу. Зачем? Для чего Вам это нужно, инспектор?

– Ложные сведения у вас, Батурин. И статистика ваша вредная! Я вынужден буду доложить об этом разговоре начальнику политотдела. У вас образовалось удельное княжество с анархистским уклоном. Свои заслуги пытаетесь раздуть, забывая, что это ваши повседневные обязанности, за выполнение которых щедро, я бы сказал, чересчур щедро вам платит государство. И нечего фанфаронить! – Гладиков даже прикрыл немного одутловатые веки, упиваясь сказанным. – Я пресекал и буду пресекать нарушения инструкций и руководящих приказов! Око инспектора – государственное око!

– Наша работа часто выходит из рамок инструкций. В этом сила эскадрильи.

– В этом ваша слабость, Батурин.. Если бы вы все продумывали, сообразуясь с инструкциями, не было бы критических положений и у Богунца. Сегодня Комаров прикрыл его, но не думайте, Михаил Михайлович, что спина у вас широка и неуязвима! Я пленку с магнитофона руководителя полетов арестовал. Послушать вас – ужас! Вы уже несколько лет нарушаете правила радиообмена, и почему-то никто за это не взыскивает! Что за «капитан», «художник», «кроха» летали? А в прошлый раз «таракан» какой-то был и мат!

«Можно было бы возразить инспектору, – думал Донсков. – Заставить вспомнить, хотя бы по кинокартинам, как велся разговор между летчиками в смертельных боях Отечественной. «Саша, прикрой, атакую!», «Колдун, у тебя «мессер» на копчике!», «Руби, мать твою перетак, чего медлишь!» Почему такой содом был в воздухе? Ведь по правилам радиообмена, которые они изучали на земле, фраза, например, должна была звучать так: «Тридцать первый? Тридцать первый? Я – восьмой. У вас на хвосте «мессер!» Три-четыре секунды звучало бы такое предупреждение, и «мессершмитту» хватило бы времени сбить нашего летчика. Острые моменты, нужда в быстрой подсказке возникали и в спасательных операциях. А в Гражданской авиации бортовые номера пятизначные. И смешно, если бы Комаров в критической ситуации, когда секунды решали исход, назвал бы дважды пятизначный номер вызываемой машины, потом свой, и лишь после этого приказ или подсказку. Куры бы смеялись над ним! А вот Гладиков грозит без улыбки. Доложит, и получит Комаров очередной выговор – ведь инструкция все-таки нарушается».

А Гладиков все пуще распалялся:

– Почему берете в полет собак? Почему у Руссова позавчера получился десятиминутный переналет дневной саннормы? Почему многие нарушают форму одежды? Ботинки коричневые…

– Вижу на вашей шее, Эдвард Милентьевич, галстучек в полоску. А положен черный, – язвительно вставил Батурин.

– Что-о? Я не…

– Прекратите, Гладиков! – повысил голос Воеводин, и добавил обращаясь к Комарову, – разговор становится чересчур нервозным, может, закончим пока, поохолонёмся?

– С удовольствием, Иван Иванович. Я только ему отвечу, почему вертолеты называю вертопланами. Нравится мне так, Эдвард Милентьевич. Нравится, и все! Может себе позволить человек делать то, что ему нравится, если это не во вред людям? Пустячок, а приятно!

– Мне нравится девок целовать, но я же не бросаюсь к каждой встречной!

– Потому что боитесь получить по фотокарточке, – вставил Батурин.